Роалд Дал. Убийство Патрика Мэлони 19000

      В комнате было натоплено, чисто прибрано, шторы задернуты, на столе горели две лампы: одна -- воз­ле нее, другая -- напротив, где стоял еще один стул. В буфете, у нее за спиной, были приготовлены два высо­ких стакана, содовая, виски. В ведерко были уложены кубики свежего льда.

      Мэри Мэлони ждала мужа с работы.

      -- Она то и дело посматривала на часы, но не с беспо­койством, а лишь затем, чтобы лишний раз убедиться, что каждая минута приближает момент его возвраще­ния. Движения ее были неторопливы, и казалось, что она все делает с улыбкой. Она склонилась над шитьем, и вид у нее при этом был удивительно умиротворенный. Кожа ее -- она была на шестом месяце беременности-- приобрела полупрозрачный оттенок, уголки рта разгла­дились, а глаза, в которых появилась безмятежность, ка­зались гораздо более круглыми и темными, чем прежде.

      Когда часы показали без десяти пять, она начала прислушиваться и спустя несколько минут, как всегда в это время, услышала, как по гравию зашелестели шины, потом хлопнула дверца автомобиля, раздался звук шагов за окном, в замке повернулся ключ. Она отложила ши­тье, поднялась и, когда он вошел, направилась к нему, чтобы поцеловать его.

      -- Привет, дорогой, -- сказала она.

      -- Привет, -- ответил он.

      Она взяла у него шинель и повесила в шкаф. Затем подошла к буфету и приготовила напитки -- ему покреп­че, себе послабее; и скоро она снова сидела на своем стуле за шитьем, а он -- напротив нее, на своем стуле, сжимая в обеих ладонях высокий стакан и покачивая его, так что кубики льда звенели, ударяясь о стенки.

      Для нее это всегда было самое счастливое время дня. Она знала -- он не очень-то разговорится, пока не вы­пьет немного, и рада была после долгих часов одиноче­ства посидеть и молча, довольная тем, что они снова вместе. Ей было хорошо с ним рядом, и она чувствова­ла -- почти так же, как, загорая -- солнечные лучи, -- что от него исходит тепло, когда они оставались наеди­не. Ей нравилось, как он сидит, беспечно развалясь на стуле, как входит в дверь или медленно передвигается по комнате большими шагами. Ей нравился этот внимательный и вместе с тем отстраненный взгляд его глаз, когда он смотрел на нее, ей нравилось, как он забавно кривит губы, и особенно то, что он ничего не говорит о своей усталости и сидит молча до тех пор, пока виски не сни­мет хотя бы часть утомления.

      -- Устал, дорогой?

      -- Да, -- ответил он. -- Устал.

      И, сказав это, он сделал то, чего никогда не делал прежде. Он поднял стакан и разом осушил его, хотя тот был полон наполовину -- да, пожалуй, наполовину. Она в ту минуту не смотрела на него, но догадалась, что он именно это и сделал, услышав, как кубики льда удари­лись о дно стакана, когда он опустил, руку. Он подался вперед, помедлил с минуту, затем поднялся и неторопли­во направился к буфету, чтобы налить себе еще.

      -- Я принесу! -- воскликнула она, вскакивая на ноги.

      -- Сядь, -- сказал он.

      -- Когда он снова сел на стул, она обратила внимание на то, что он не пожалел виски и напиток в его стакане приобрел темно-янтарный оттенок.

      -- Тебе принести тапочки, дорогой?

      -- Не надо.

      Она смотрела, как он потягивает темно-желтый креп­кий напиток, и видела маленькие маслянистые круги, плававшие в стакане,

      -- Это просто возмутительно, -- сказала она, -- за­ставлять полицейского в твоем чине целый день быть на ногах.

      Он ничего на это не ответил, и она снова склонилась над шитьем; между тем всякий раз, когда он подносил стакан к губам, она слышала, как кубики льда стукаются о стенки стакана.

      -- Дорогой, -- сказала она, -- может, я принесу тебе немного сыру? Я ничего не приготовила на ужин, пото­му что сегодня четверг.

      -- Ненужно, -- ответил он.

      -- Если ты слишком устал и не хочешь пойти куда-нибудь поужинать, то еще не поздно что-то приготовить. В морозилке много мяса, и можно поесть, и не выходя из дома.

      Она посмотрела на него, дожидаясь ответа, улыбну­лась, кивком выражая нетерпение, но он не сделал ни малейшего движения.

      -- Как хочешь, -- настаивала она, -- а я все-таки для начала принесу печенье и сыр.

      -- Я ничего не хочу, -- отрезал он.

      Она беспокойно заерзала на стуле, неотрывно глядя но него своими большими глазами.

      -- Но ты же должен поужинать. Во всяком случае я что-нибудь приготовлю. Я с удовольствием это сделаю. Можно сделать баранью отбивную. Или свиную. Что бы ты хотел? У нас все есть в морозилке.

      -- Выброси все это из головы, -- сказал он.

      -- Но, дорогой, ты должен поесть. Я все равно что-нибудь приготовлю, а там как хочешь, можешь и на есть.

      Она поднялась и положила шитье на стол возле лампы.

      -- Сядь, -- сказал он, -- Присядь на минутку. Только с этой минуты ею овладело беспокойство.

      -- Ну же, -- говорил он. -- Садись.

      Она медленно опустилась на стул, не спуская с него встревоженного взгляда. Он допил второй стакан и те­перь, хмурясь, рассматривал его дно.

      -- Послушай, -- сказал он, -- мне нужно тебе кое-что сказать.

      -- Что такое, дорогой? Что-то случилось? Он сделался совершенно недвижим и так низко опу­стил голову, что свет от лампы падал на верхнюю часть его лица, а подбородок и рот оставались в тени. Она уви­дела, как у пего задергалось левое веко.

      -- Для тебя это, боюсь, будет потрясением, -- загово­рил он. -- Но я много об этом думал и решил, что лучше уж разом все выложить. Надеюсь, ты не слишком стро­го будешь меня судить.

      И он ей все рассказал. Это не заняло у пего много времени -- самое большее, четыре-пять минут, и она слушала его очень спокойно, глядя на него с ужасом, который возрастал по мере того, как он с каждым сло­вом все более отдалялся от нее.

      -- Ну вот и все, -- произнес он. -- Понимаю, что я не вовремя тебе обо всем этом рассказал, но у меня просто нет другого выхода. Конечно же, я дам тебе деньги и прослежу за тем, чтобы о тебе позаботились. Но не нуж­но из-за всего этого поднимать шум. Надеюсь, ты не станешь этого делать. Будет не очень-то хорошо, если об этом узнают на службе.

      Поначалу она не хотела ничему верить и решила, что все это -- выдумка. Ей пришло в голову, что он, мо­жет, вообще ничего не говорил и что она себе все это вообразила. Наверно, ей лучше заняться своими делами и вести себя так, будто она ничего не слышала, а потом, когда она придет в себя, ей, быть может, нетрудно будет убедиться в том, что ничего вообще не произошло.

      -- Пойду приготовлю ужин, -- выдавила она из себя, и на сей раз он ее не удерживал.

      Она не чувствовала под собой ног, когда шла по ком­нате. Она вообще ничего не чувствовала -- ее лишь слег­ка подташнивало и мутило. Она все делала механиче­ски -- спустилась в погреб, нащупала выключатель, от­крыла морозилку, взяла то, что попалось ей под руку. Она взглянула на то, что оказалось в руках. То, что она держала, было завернуто в бумагу, поэтому она сняла бумагу и взглянула еще раз.

      Баранья нога.

      Ну что ж, пусть у них на ужин будет баранья нога. Она понесла ее наверх, взявшись за один конец обеими руками, и, проходя через гостиную, увидела, что он сто­ит к ней спиной у окна, и остановилась.

      -- Ради Бога, -- сказал он, услышав ее шаги, но при этом не обернулся, -- не надо для меня ничего готовить.

      В эту самую минуту Мэри Мэлони просто подошла к нему сзади, не задумываясь высоко подняла заморожен­ную баранью ногу и с силой ударила его по затылку.

      Результат был такой же, как если бы она ударила его железной дубинкой.

      Она отступила на шаг, помедлила, и ей показалось забавным то, что он секунды четыре, быть может пять, стоял и едва заметно покачивался. Потом он рухнул на ковер.

      При падении он задел небольшой столик, тот пере­вернулся, и грохот заставил ее выйти из оцепенения. Хо­лодея, она медленно приходила в себя и в изумлении из-под полуопущенных ресниц смотрела на распростертое тело, по-прежнему крепко сжимая в обеих руках кусок мяса.

      Ну что ж, сказала она про себя. Итак, я убила его. Неожиданно мозг ее заработал четко и ясно, и это ее еще больше изумило. Она начала очень быстро сооб­ражать. Будучи женой сыщика, она отлично знала, ка­кое ее ждет наказание. С этим все ясно. Впрочем, ей все равно. Пусть это произойдет. Но, с другой стороны, как же ребенок? Что говорится в законе о тех, кто ждет ре­бенка? Они что, их обоих убивают -- мать и ребенка? Или же ждут, когда наступит десятый месяц? Как они поступают в таких случаях?

      Этого Мэри Мэлони не знала. А испытывать судьбу она никак не собиралась.

      Она отнесла мясо на кухню, положила его па проти­вень, включила плиту я сунула в духовку. Потом вымы­ли руки и быстро поднялась в спальню. Сев перед зер­калом, она припудрила лицо и подкрасила губы. Попы­талась улыбнуться. Улыбка вышла какая-то странная. Она сделала еще одну попытку.

      -- Привет, Сэм, -- весело сказала она громким голо­сом. И голос звучал как-то странно. -- Я бы хотела купить картошки, Сэм. Да, и еще, пожалуй, баночку го­рошка.

      Так лучше. И улыбка и голос на этот раз получились лучше. Она повторила те же слова еще несколько раз. Потом спустилась вниз, надела пальто, вышла в заднюю дверь и, пройдя через сад, оказалась на улице.

      Еще не было и шести часов, и в бакалейной лавке горел свет.

      -- Привет, Сэм, -- весело сказала она, обращаясь к мужчине, стоявшему за прилавком.

      -- А, добрый вечер, миссис Мэлони. Что пожелаете?

      -- Я бы хотела купить картошки, Сэм. Да, и еще, пожалуй, баночку горошка.

      Продавец повернулся и достал с полки горошек.

      --- Патрик устал и не хочет никуда идти ужинать, -- сказала она. -- По четвергам мы обычно ужинаем не до­ма, а у меня как раз в доме не оказалось овощей.

      -- Тогда как насчет мяса, миссис Мэлони?

      -- Нет, спасибо, мясо у меня есть. Я достала из мо­розилки отличную баранью ногу.

      -- Ага!

      -- Обычно я ничего не готовлю из замороженного мяса, Сэм, но сегодня попробую. Думаешь, что-нибудь получится?

      -- Лично я, -- сказал бакалейщик, -- не вижу разни­цы, замороженное оно или нет. Эта картошка вас уст­роит?

      -- Да, вполне. Выберите две картофелины.

      -- Что-нибудь еще? -- Бакалейщик склонил голову набок, добродушно глядя на нее, -- Как насчет десерта? Что вы даете ему на десерт?

      -- А что бы вы предложили, Сэм?

      Продавец окинул взглядом полки своей лавки.

      -- Что вы скажете насчет доброго кусочка творожно­го пудинга? Я знаю, он это любит.

      -- Отлично, -- сказала она, -- Это он действительно любит.

      И когда покупки были завернуты и оплачены, она приветливо улыбнулась ему и сказала:

      -- Спасибо, Сэм. Доброй ночи.

      -- Доброй ночи, миссис Мэлони. И спасибо вам. А теперь, говорила она про себя, торопливо направ­ляясь к дому, теперь она возвращается к своему мужу, который ждет ужина; и она должна хорошо его приго­товить, и чтобы он был вкусный, потому что бедняга устал; а если, когда она войдет в дом, ей случится обна­ружить что-то необычное, неестественное или ужасное, тогда, понятно, увиденное потрясет ее и она обезумеет от горя и ужаса. Но ведь она не знает, что ее ждет что-то ужасное. Она просто возвращается домой с овощами. Сегодня четверг, и миссис Патрик Мэлони идет домой с овощами, чтобы приготовить мужу ужин.

      Вот так себя и веди, говорила она себе. Делай все правильно и веди себя естественно. Делай все так, чтобы это выглядело естественно, и тогда совсем не нужно бу­дет играть.

      Поэтому, войдя на кухню через заднюю дверь, она что-то напевала себе под нос и улыбалась.

      -- Патрик! -- позвала она. -- Как ты там, дорогой? Она положила пакет на стол и прошла в гостиную;

      и, увидев его лежащим на полу, скорчившимся, с вывер­нутой рукой, которую он придавил всем телом, она дей­ствительно испытала потрясение. Любовь к нему вско­лыхнулась в ней, она подбежала к нему, упала на колени и разрыдалась. Это нетрудно было сделать. Игры но понадобилось.

      Спустя несколько минут она поднялась и подошла к телефону. Она помнила наизусть номер телефона поли­цейского участка и, когда ей ответили, крикнула о трубку:

      -- Быстрее! Приезжайте быстрее! Патрик мертв!

      -- Кто это говорит?

      -- Миссис Мэлони. Миссис Патрик Мэлони.

      -- Вы хотите сказать, что Патрик Мэлони мертв?

      -- Мне кажется, да, -- говорила она сквозь рыда­ния. -- Он лежит на полу, и мне кажется, он мертв.

      -- Сейчас будем, -- ответили ей.

      Машина приехала очень быстро, и когда она откры­ла дверь, вошли двое полицейских. Она знала их обоих-- она знала почти всех на этом участке -- и, истерически рыдая, упала в объятия Джека Нунана. Он бережно уса­дил ее на стул и подошел к другому полицейскому по имени О'Молли, склонившемуся над распростертым телом.

      -- Он мертв? -- сквозь слезы проговорила она.

      -- Боюсь, что да. Что здесь произошло? Она сбивчиво рассказала ему о том, как вышла в бакалейную лавку, а когда вернулась, нашла его лежащим на полу. Пока она говорила, плакала и снова говорила, Нунан обнаружил на голове умершего сгусток запекшей­ся крови. Он показал рану О'Молли, который немедлен­но поднялся и торопливо направился к телефону.

      Скоро в дом стали приходить другие люди. Первым явился врач, за ним прибыли двое полицейских, одного из которых она знала по имени. Позднее пришел поли­цейский фотограф и сделал снимки, а за ним -- еще ка­кой-то человек, специалист по отпечаткам пальцев. По­лицейские, собравшиеся возле трупа, вполголоса перего­варивались, а сыщики тем временем задавали ей массу вопросов. Но, обращаясь к пей, они были неизменно пре­дупредительны. Она снова все рассказала, на этот раз с самого начала, когда Патрик пришел и она сидела за шитьем, а он так устал, что не хотел никуда идти ужи­нать. Она сказала и о том, как поставила мясо -- "оно и сейчас там готовится" -- и как сбегала к бакалейщику за овощами, а когда вернулась, он лежал на полу.

      -- К какому бакалейщику? -- спросил один из сыщи­ков.

      Она сказала ему, и он обернулся и что-то прошептал другому сыщику, который тотчас же вышел на улицу.

      Через пятнадцать минут он возвратился с исписан­ным листком, и снова послышался шепот, и сквозь ры­дания она слышала некоторые из произносимых вполго­лоса фраз: "... вела себя нормально... была весела... хотела приготовить для него хороший ужин... горошек... тво­рожный пудинг... невозможно, чтобы она... "

      Спустя какое-то время фотограф с врачом удалились и явились два других человека и унесли труп на носилках. Потом ушел специалист по отпечаткам пальцев. Остались два сыщика и еще двое полицейских. Они вели себя исключительно деликатно, а Джек Нунан спро­сил, не лучше ли ей уехать куда-нибудь, к сестре напри­мер, или же она могла бы переночевать у его жены, ко­торая приглядит за ней.

      Нет, сказала она. Она чувствует, что не в силах даже сдвинуться с места. Они очень будут возражать, если она просто посидит, покуда не придет в себя? Ей дейст­вительно сейчас не очень-то хорошо.

      Тогда не лучше ли ей лечь в постель, спросил Джек Нунан.

      Нет, ответила она, она бы предпочла просто посидеть на стуле. Быть может, чуть позднее, когда она почувст­вует себя лучше, она сможет найти в себе силы, чтобы сдвинуться с места.

      И они оставили ее в покое и принялись осматривать дом. Время от времени кто-то из сыщиков задавал ей какие-нибудь вопросы. Проходя мимо нее, Джек Нунан всякий раз ласково обращался к ней. Ее муж, говорил он, был убит ударом по затылку, нанесенным тяжелым тупым предметом, почти с уверенностью можно ска­зать -- металлическим. Теперь они ищут оружие. Воз­можно, убийца унес его с собой, но он мог и выбросить его или спрятать где-нибудь в доме.

      -- Обычное дело, - сказал он. -- Найди оружие я считай, что ты нашел убийцу.

      Потом к ней подошел один из сыщиков и сел рядом. Может, в доме есть что-то такое, спросил он, что могло быть использовано в качестве оружия? Не могла бы она посмотреть: не пропало ли что, например большой гаеч­ный ключ или тяжелая металлическая ваза?

      У них нет металлических ваз, сказала она.

      -- А большой гаечный ключ?

      Кажется, у них нет и большого гаечного ключа. Но что-то вроде этого можно найти в гараже.

      Поиски продолжались. Она знала, что полицейские ходят и в саду, вокруг дома. Она слышала шаги по гра­вию, а в щели между шторами иногда мелькал луч фо­нарика. Становилось уже поздно, часы на камине пока­зывали почти десять часов. Четверо полицейских, осмат­ривавших комнаты, казалось, устали и были несколько раздосадованы.

      -- Джек, -- сказала она, когда сержант Нунан в оче­редной раз проходил мимо нее, -- не могли бы вы дать мне выпить?

      -- Конечно. Может, вот этого виски?

      -- Да, пожалуйста. Но только немного. Может, мне станет лучше.

      Он протянул ей стакан.

      -- А почему бы и вам не выпить? -- сказала она. -- Вы, должно быть, чертовски устали. Прошу вас, выпей­те. Вы были так добры ко мне.

      -- Что ж, -- ответил он. -- Вообще-то это не положе­но, но я пропущу капельку для бодрости.

      Один за другим в комнату заходили и другие поли­цейские и после уговоров выпивали по глотку виски. Они стояли вокруг нее со стаканами в руках, чувствуя себя довольно неловко в ее присутствии, и пытались произно­сить какие-то слова в утешение. Сержант Нунан забрел на кухню, тотчас же вышел оттуда и сказал:

      -- Послушайте-ка, миссис Мэлони, а плита-то у вас так и горит, и мясо все еще в духовке.

      -- О Боже! -- воскликнула она. -- И правда!

      -- Может, я ее выключу?

      -- Да, пожалуйста, Джек. Большое вам спасибо. Когда сержант снова вернулся, она взглянула на него своими большими, темными, полными слез гла­зами.

      -- Джек Нунан, -- сказала она.

      -- Да?

      -- Не могли бы вы сделать мне одолжение и другие тоже?

      -- Попробуем, миссис Мэлони.

      -- Видите ли, -- сказала она, -- тут собрались друзья дорого Патрика, и вы помогаете напасть на след человека, который убил его. Вы, верно, ужасно проголодались, потому что время ужина давно прошло, а Патрик, я знаю, не простил бы мне, упокой Господь его душу, если бы я отпустила вас без угощения. Почему бы вам не съесть эту баранью ногу, которую я поставила в духов­ку? Она уже, наверно, готова.

      -- Об этом и разговора быть не может, -- ответил сержант Нунан.

      -- Прошу вас, -- умоляюще проговорила она. -- Пожа­луйста, съешьте ее. Лично я и притронуться ни к чему не смогу, во всяком случае ни к чему такому, что было в доме при нем. Но вас-то это не должно тревожить. Вы сделаете мне одолжение, если съедите ее. А потом вы можете продолжить свою работу.

      Четверо полицейских поколебались было, но они яв­но уже проголодались, и в конце концов она уговорила их отправиться на кухню и поесть. Женщина осталась на своем месте, прислушиваясь к их разговору, доносивше­муся из-за открытых дверей, и слышала, как они немногословно переговаривались между собой, пережевывая мясо.

      -- Еще, Чарли?

      -- Нет. Оставь ей.

      -- Она хочет, чтобы мы ничего не оставляли. Она сама так сказала. Говорит, сделаем ей одолжение.

      -- Тогда ладно. Дай еще кусочек.

      ---- Ну и дубина же это, должно быть, была, которой этот парень ударил беднягу Патрика, -- говорил один из них. -- Врач говорит, ему проломили черен, точно кувал­дой.

      -- Потому нетрудно будет ее найти.. -- Точно, и я так говорю.

      -- Кто бы это ни сделал, долго таскать с собой эту штуку он не будет.

      Кто-то из них рыгнул.

      -- Лично мне кажется, что она где-то тут, в доме.

      -- Да наверно, где-то у нас под носом. Как по-твоему, Джек?

      И миссис Мэлони, сидевшая в комнате, захихикала