— Свидетельнице не задавали вопрос о психическом состоянии потерпевшего,— перебил ее секретарь.— От нее требуются только факты.
— Миссис Тиссер,— вмешался коронер,— вам не задавали вопрос о психическом состоянии потерпевшего. От вас требуются только факты. Присяжные хотят как можно больше узнать о поведении покойного Ангуса Гамильтона Тигха в последний день его жизни.
Однако миссис Тиссер не так–то легко было сбить с толку.
— Ваша честь, поведение молодого джентльмена подтверждает, что он был не в себе.
— Объясните, пожалуйста,— уступая, потребовал коронер.
— Ваша честь, он вел себя очень странно. За завтраком, когда я поставила перед ним поднос, он сказал: “Миссис Тиссер, всю жизнь я поступал неправильно. Всегда открывал рот вместо того, чтобы закрывать его”. О, я очень долго молила Господа, чтобы он заговорил об этом, потому что несчастный молодой человек храпел, как свинья. И я сказала: “Мистер Тигх, очень рада услышать это от вас. Запишитесь на прием к доктору Торну. Он прооперирует ваш нос, и вам никогда больше не придется мучиться”. “Но мне же нравится,— возразил он, сверкая глазами.— Вся система оживает. К тому же нет ничего дешевле. Все равно что сидеть на солнышке или расчесывать волосы. Вы согласны?”
Мы все мрачно переглянулись, а миссис Тиссер тем временем продолжала:
— Я сказала, что не согласна и что уменьшу квартирную плату на шиллинг в неделю, если он избавится от своего ужасного недостатка. А он рассмеялся, прямо скажу, дьявольски расхохотался, и я ушла. Никогда еще он не позволял себе насмешек надо мной. Я, правда, всерьез не обиделась, но его поведение в то утро было необычным.
— Миссис Тиссер, вы свидетельствовали, что ваш разговор состоялся сразу после восьми часов. Вы еще видели мистера Тигха в то утро?
— Видела, ваша честь, минут через пять. На лестнице. Он показался мне очень взволнованным. Сказал, что идет покупать сияние и теперь все будет делать правильно. “Сияние?” — переспросила я, подумав, что ослышалась. “Ну, носорога, если вам это больше нравится, миссис Тиссер”,— ответил он со зловещей усмешкой.
— Что было потом?
— Ваша честь, минут через десять — пятнадцать он вихрем взлетел по лестнице, а еще через полминуты я услыхала странный звук, как будто в гостиной что–то взорвалось. Потом я увидела, как он выбежал в открытую дверь, одним прыжком пересек коридор, ворвался в спальню, а там прямиком на балкон. Я закричала и постаралась побыстрее спуститься по лестнице.
— Благодарю вас, миссис Тиссер. Этого довольно. Остальное и так понятно. Мы осмотрели стеклянную дверь и повреждения на перилах балкона. Последний вопрос, миссис Тиссер. Вам что–нибудь известно о личной жизни вашего жильца?
— Если вы желаете знать, не водил ли он к себе молодых женщин, то не водил, ваша честь. В этом отношении он был на редкость приличным молодым человеком. Его занятия медициной, как он сам говорил, заменяли ему “родителей, детей и жену тоже”. Вот только...
— Мы вас слушаем, миссис Тиссер.
— Однажды вечером он признался мне в любви к даме, с которой ни разу не виделся. Она как будто целиком завладела его сердцем. Поначалу я решила, что это какая–нибудь кинозвезда, но он сказал, что не имеет ни малейшего представления о том, как она выглядит, и не понимает ни единого ее слова. Тогда я в первый раз усомнилась в его здравомыслии. А неделю назад я убирала в его комнате и случайно наткнулась на письмо. Я прочитала первую строчку: “О, моя дивная Има!” Воспитание не позволило мне читать дальше. Я и сейчас не понимаю, как получилось, что я... Полагаю, он ее придумал. Один раз он ездил в Лондон и вернулся, сияя от счастья. “О, вы не поверите, миссис Тиссер!” — воскликнул он. Я спросила: “Вы говорите о даме?” И он ответил: “Миссис Тиссер, я провел с ней целый вечер”. “Вы наконец встретились?” “Духовно”,— сказал он.
После миссис Тиссер мы выслушали еще нескольких свидетелей, которые говорили о состоянии здоровья Ангуса Гамильтона Тигха, но так и не смогли прийти к каким–нибудь определенным выводам. Он не переутомлялся, у него не было финансовых затруднений, его не шантажировали. Доктор Торн не пользовал его ни от чего серьезнее вывихнутой лодыжки. Среди студентов–медиков он не завел себе друзей, а близкие родственники жили в Канаде.
Потом мы удалились в совещательную комнату. Поскольку мы не сомневались, что миссис Тиссер не толкала его с балкона, то сочли необходимым поберечь чувства семьи и к очевидному вердикту “самоубийство” приписали “в помрачении рассудка”.
С нами не согласился только мистер Пинк, бывший химик. Потребовав тишины, он твердо заявил:
— Дамы и господа, думаю, у нас есть все основания перечеркнуть этот вердикт. Начнем с того, что у меня нет помрачения рассудка, хотя я тоже люблю, нет, обожаю великую перуанскую певицу Иму Сумак и никогда ее не видел. И по–испански не понимаю ни слова. Ни у кого нет такого голоса! Целых пять октав, и в каждой он звучит чисто, как колокол. Бедняжка Тигх! У меня редкая коллекция ранних записей Имы, которые, несомненно, доставили бы ему огромное удовольствие. Если бы я только знал, что он разделяет мою любовь к ее гениальному голосу!
И еще одно соображение, которое гораздо важнее для нашего дела. Когда мы осматривали труп, я обратил внимание на побелевшую правую ноздрю.
Мы все уставились на него, ничего не понимая, а он продолжал:
— В посмертное заключение, на мой взгляд, вкралась ошибка. Там речь должна идти не о сиянии, а о чихании, и не о носороге, а о носорожке, если изъясняться языком табачника Хэккета в Холодной Гавани, который до сих пор торгует ими. Полицейские легко выяснят, что в восемь пятнадцать Тигх побывал у табачника. Покупка наверняка у него на письменном столе. А на столике возле кровати я обнаружил знакомую книгу по физиологии. Найдите в оглавлении “чихание” и, открыв нужную страницу, вы прочитаете примерно следующее:
“ЧИХАНИЕ: рефлекс верхних дыхательных путей, причиной которого является раздражение нервных окончаний в слизистой оболочке носа или сильное раздражение светом зрительного нерва. Человек, который чихает, делает глубокий вдох, потом сжимает губы, отчего легочная мокрота с силой вылетает через нос”.
Я помню, какое впечатление на меня произвел этот отрывок много лет назад, когда я учился в колледже. Я сказал себе почти так же, как покойный Тигх: “Всю свою жизнь я поступал неправильно. Вместо того чтобы закрывать рот, я его открывал”. В следующий раз, едва я почувствовал щекотание в носу, я крепко сжал зубы и — о ужас! — пролетел по комнате как камень, выпущенный из пращи. К счастью, у нас не было балкона. Но я пребольно ударился об угол камина. Позвольте мне заявить, что Ангус Гамильтон Тигх умер мучеником медицинского эксперимента. Он не более желал покончить с собой, чем я когда–то.
Итак, мы вынесли вердикт “Смерть в результате несчастного случая” с частным определением в адрес нюхательного табака, вызывающего чихание, что, думаю, совершенно безразлично широкой публике.
Перевод Л. ВОЛОДАРСКОЙ
•
Комментариев нет:
Отправить комментарий